|
Пользовательского поиска
Д.Д. МИНАЕВ
ПРОСЕЛКОМ
Раз проселочной дорогою
Ехал я - передо иной
Брел с котомкою убогою
Мужичок как лунь седой.
На ногах лаптишки смятые,
Весь с заплатками армяк.
Верно, доля небогатая
Тебе выпала, бедняк!
Подпираясь палкой длинною -
Путь-то, верно, был далек, -
Брел он с песней заунывною.
"Дядя, сядь на облучок!"
Сел старик. Седую бороду
Только гладит. "Ты куда?"
- "Пробираюсь, барин, к городу,
Ждут оброка господа,
Крепко староста наказывал...
Вот бреду, болит спина..."
И, склонившись, мне рассказывал
Свою повесть старина.
"Погоди, дед! С тяжкой болию
Ты не ляжешь умирать,
На отчизну божьей волею
Сходит мир и благодать;
После лет долготерпения,
Бесконечного труда,
Под лучами просвещения
Смолкнет лютая нужда.
От его превосходительства
Слышал я, - а он мне зять, -
Что теперь само правительство
Будет слабых защищать".
В мужике сердечный пламень я
Этой речью оживил,
И старик честное знаменье
С благочестьем сотворил.
|
ПАРНАССКИЙ ПРИГОВОР
Шум, волненье на Парнасе,
На Парнасе все в тревоге,
И, смущенные, толпами,
На совет сбирались боги.
С гор заоблачного Пинда
И с вершины Геликона
Боги мчатся в колесницах
По призыву Аполлона.
Для чего ж богов собранье
На заоблачном Парнасе?
Кто сей смертный, с тусклым взглядом,
Прилетевший на Пегасе?
Кто он - вялый и ленивый,
Неподвижный, как Обломов,
Стал безмолвно и угрюмо,
Окруженный тучей гномов?..
И божественные гости,
Полукругом став у трона,
С нетерпеньем ждали речи
От красавца Аполлона.
И сказал он: "Смертный! молви:
У богов чего ты просишь?
На земле своей далекой
Ты какое званье носишь?"
И ответил смертный: "Русский
Я писатель! На собрата
Приношу донос вам, боги,
И молю вас - в наказанье
С обвиненным будьте строги.
Он, как я, писатель старый,
Издал он роман недавно,
Где сюжет и план рассказа
У меня украл бесславно...
У меня - герой в чахотке,
У него - портрет того же;
У меня - Елена имя,
У него - Елена тоже,
У него все лица также,
Как в моем романе, ходят,
Пьют, болтают, спят и любят...
Наглость эта превосходит
Меры всякие... Вы, боги,
Справедливы были вечно,
И за это преступленье
Вы накажете, конечно".
Смертный смолк... Вот спорят боги,
Шум и говор окрест трона,
Наконец громовый голос
Раздается Аполлона:
"Мы с сестрой своей Минервой
Так решили, смертный! Право
Твое дело, и наказан
Будет недруг твой лукавый.
И за то он, нашей властью,
На театре будет вскоре
Роль купца играть немую
Бессловесно в "Ревизоре".
Ты же - так как для романа
У тебя нет вновь сюжета -
На казенный счет поедешь
Путешествовать вкруг света.
Верно, лучшее творенье
Ты напишешь на дороге.
Так решаем на Парнасе
Я, Минерва и все боги".
|
ВО СНЕ
В полдневный жар на даче Безбородко
С "Беседой Русскою" лежал недвижно я.
Был полдень жгуч, струился воздух кротко,
Баюкая меня.
Лежал один под тенью я балкона,
Немая тишь сковала всё кругом,
И солнце жгло отвесно с небосклона -
И спал я мертвым сном.
И снилось мне - большое заседанье
Любителей Словесности в Москве,
В кафтанах, в охабнях - творящих заклинанье
Журналам на Неве.
Пред капищем славянских истуканов
Там Лонгинов могилу мрачно рыл:
Да лягут в ней Елагин, Селиванов -
Ликуй, славянофил!
Тогда зажглась в душе моей тревога,
И в полусне прозрела мысль моя,
И видел я, что за два некролога
Там в члены выбран я.
|
НАД УРНОЙ
Ах, неужель ты кинул свет,
Хозяин мой седой?
Таких людей уж больше нет
Под нашею луной.
Ты состояние с трудом
Всю жизнь свою копил,
У Покрова построил дом,
А в дом жильцов пустил.
С процентом скромным капитал
Пуская частно в рост,
Раз в год ты нищим помогал,
Ел постное весь пост.
Умел узнать ты стороной,
Кто деньги занимал,
И ежедневно на Сенной
Сам мясо покупал.
Хотя ты был не из числа
Чувствительных сердец,
Но от тебя не ведал зла
Домовый твой жилец.
До самой смерти неженат
И чужд семейных уз,
Носил ты ватошный халат
И плисовый картуз.
Ты сам себе приготовлял
Лукулловский обед:
Картофель с свеклою мешал
В роскошный винегрет.
Без темных дум, без тайных мук
Добрел до поздних лет;
Всегда с тобой был твой чубук
И вязаный кисет.
С чухонцем дворником был строг,
Журил его слегка;
Ходил ты изредка в раек
Смотреть "Жизнь игрока".
Порою, чтоб себя развлечь,
Ты почитать любил:
Тобой прочитан был весь Греч
И Зотов - Рафаил.
Я на потухший твой закат
Без слез смотреть не мог,
Как, сняв свой ватошный халат,
Ты в гроб сосновый лег.
С тех пор как ты покинул свет,
Я всё твержу с тоской:
"Таких людей уж больше нет
Под нашею луной!"
|
ПРОВИНЦИАЛЬНЫМ ФАМУСОВЫМ
Люди взгляда высшего,
Книг вы захотите ли!
Пусть для класса низшего
Пишут сочинители.
Для чего вам более
Всё людское знание?
Не того сословия -
Чтоб читать издания!
Нынче - травля славная,
Завтра - скачка тройками;
То обед, где - главное -
Угостят настойками.
То к родне отправишься,
С дворнею - мучение...
Ясно, что умаешься, -
Тут уж не до чтения.
Пусть зубрят приказные
Те статьи ученые,
Где идеи разные
Очень развращенные.
Мы ж, допив шампанское,
Спросим с удивлением:
Дело ли дворянское
Заниматься чтением?
|
КУМУШКИ
"Эх! не плачь, кума!
Значит - дело земское!.."
- "Знаю и сама,
Да ведь сердце женское.
Врозь с ним - нет житья..."
- "Не вернешь Кондратьева,
Вышла, вишь, статья
Гнать, и гнать, и гнать его.
Знай! везде бедняк
(В умных книгах значится)
До могилы так
Всё с бедой маячится.
Мать на свет родит -
Нечем воспитать его,
И судьба спешит
Гнать, и гнать, и гнать его.
Бедняки снесут -
Сладко ли, не сладко ли -
Всё: по шее ль бьют,
Лупят под лопатку ли.
Сирому - сна нет,
Давит зло, как тать, его,
И один ответ -
Гнать, и гнать, и гнать его.
Раз уйдет от зла -
Словно жизнь и ладится,
Глядь - из-за угла
Снова горе крадется.
Так не плачь, кума!
Позабудь Кондратьева:
Нужно из ума
Гнать, и гнать, и гнать его".
|
ОТКРЫТИЕ
Не гордись, о смертный,
Быстротой развитья:
Господином Бланком
Сделано открытье.
Брось труды науки,
Ей ни в чем не веря:
Мир - стадообразный,
Люди - хуже зверя.
Всё встречай на свете
С чувством беззаботным:
Господином Бланком
Ты сравнен с животным.
Лишь один вопрос есть
В следующем роде:
Так к какой же Бланка
Отнести породе?
|
1-е ЯНВАРЯ
Нового года лишь вспыхнет денница,
С раннего часа проснется столица.
В праздничный день никого не смутит,
Стонет ли ветер иль вьюга крутит,
Хлещет ли снегом в лицо непогода -
Всюду на улицах волны народа;
Мчатся кареты то взад, то вперед,
Смело шагает везде пешеход,
Словно с плеча его спала забота,
Словно свершилось великое что-то,
Словно сегодня - не то, что вчера...
Город проснулся и ожил с утра.
Хмурые лица - свежей и пригожей:
Барин в медведях, в тулупе прохожий,
Женщин головки в замерзшем окне...
Только невесело что-то всё мне...
Право, не знаю - от зависти, что ли, -
Только смотреть не могу я без боли
И без досады на праздный народ:
Что же вас тешит? что жизнь вам дает?
Что веселитесь, беснуетесь что вы?
Дай-ка взгляну я на ваши обновы
И, замешавшись в толпе без труда,
Ближе на вас погляжу, господа!
Вот вы скользите по гладкой панели:
Сколько ж обновок на вас, в самом деле!..
Золотом шитый швейцар у дверей,
Яркие канты потертых ливрей,
Кружева модниц, рубины булавок, -
Вот и герои Милютиных лавок,
Баловни счастья и щедрой судьбы...
Как металлически светят их лбы!
В лицах читаешь всю важность их целей:
"Устриц бы свежих, да свежих камелий!.."
Блеском нарядов смущается глаз -
Бархат, и соболь, и мягкий атлас,
Только ходи да записывай цены...
Моды столичной гуляют манкены,
И усмиряет капризный мой сплин
Выставка женщин, детей и мужчин.
Долго портные, модистки, торговки
Шили им к празднику эти обновки;
Жаль, что не шьют они новых идей -
Вот бы примерить на этих людей,
В мысли здоровой дать лучшую моду -
Как бы пристало-то к новому году!
Право, пристало бы... но, говорят:
Нам не к лицу незнакомый наряд...
Дальше смотрю я... фельдъегерь несется,
В ветхой шинельке чиновник плетется,
Тащит под мышкой старуха салоп,
Ванька, качаясь, заехал в сугроб,
И пред толпой разодетой, богатой
Тянет шарманка мотив "Травиаты",
Плачет в сказанье каких-то потерь...
Вот и питейного здания дверь.
Дровни подъехали, словно украдкой,
Пар от мороза стоит над лошадкой,
Входит в питейный, с оглядкой, бедняк,
Чтоб, заложив свой последний армяк,
Выпить под праздник, забыться немного:
Завтра опять трудовая дорога,
Серые будни и ночи без сна.
Как не хватить зеленова вина!..
Тут, одержим публицистики бесом,
Думал смутить бедняка я прогрессом,
Думал блестящий прочесть монолог:
"Пьянство-де страшный, великий порок,
Нового дела приспела минута..."
Но посмотрел - и замолк почему-то
И, как пристыженный школьник иной,
С новой досадой побрел я домой.
|
ПРОСЬБА
Я, жены севера, ныне с участием
К вам обращаюсь с благими советами,
Ваше развитье считая несчастием,
Вашу ученость - дурными приметами.
Пусть перед мудростью женскою муж иной
Рад предаваться в душе умилению, -
Встретясь с Авдотьей Никитишной Кукшиной.
К новому я прихожу убеждению.
Женщины севера, в помыслах строгие,
Анны, Варвары, Лукерьи и Софии!
Бойтесь вы физики, эмбриологии,
И математики, и философии.
Бойтесь, как язвы, якшаться с студентами,
В Думе на лекциях, в аудитории;
Но развлекайтесь нарядами, лентами,
Вместо всеобщей и русской истории.
Лучше держитесь порядка вы старого!
Скучно ведь думать и чувствовать заново.
Замуж идите - но не за Базарова,
А уж скорее за Павла Кирсанова.
Знайте, о женщины: эмансипация
Лишь унижает сословье дворянское;
Вдруг в вас исчезнет опрятность и грация,
Будете пить вы коньяк и шампанское.
Сбросив наряды душистые, бальные,
Станете ногти носить безобразные,
Юбки, манишки, белье некрахмальное
И разговаривать точно приказные.
Нет, позабудьте все пренья бесплодные,
Будьте довольны, как прежде, рутиною;
Вечно нарядные, вечно свободные,
Бойтеся встретиться с мыслью единою.
Чем утомляться в ученых вам прениях,
Лучше хозяйкою быть полнокровною,
"Дамой, приятной во всех отношениях"
Или Коробочкой, Дарьей Петровною.
|
СКАЗКА О ВОСТОЧНЫХ ПОСЛАХ
Шлет нам гостинцы Восток
Вместе с посольством особым.
"Ну-ка, веди, мужичок,
Их по родимым трущобам".
Ходят. Всё степи да лес,
Всё как дремотой одето...
"Это ли русский прогресс?"
- "Это, родимые, это!.."
В села заходят. Вросли
В землю, согнувшись, избенки;
Чахлое стадо пасли
Дети в одной рубашонке;
Крытый соломой навес...
Голос рыдающий где-то...
"Это ли русский прогресс?"
- "Это, родимые, это!.."
Город пред ними. В умах
Мысль, как и в селах, дремала,
Шепчут о чем-то впотьмах
Два-три усталых журнала.
Ласки продажных метресс...
Грозные цифры бюджета...
"Это ли русский прогресс?"
- "Это, родимые, это!.."
Труд от зари до зари,
Бедность - что дальше, то хуже.
Голод, лохмотья - внутри,
Блеск и довольство - снаружи...
Шалости старых повес,
Тающих в креслах балета...
"Это ли русский прогресс?"
- "Это, родимые, это!.."
"Где ж мы, скажи нам, вожак?
Эти зеленые зимы,
Голые степи и мрак...
Полно, туда ли зашли мы?
Ты нам скажи наотрез,
Ждем мы прямого ответа:
Это ли русский прогресс?"
- "Это, родимые это!.."
|
ЮМОРИСТАМ
Юмористы! смейтесь все вы,
Только пусть ваш стих,
Как улыбка юной девы,
Будет чист и тих.
Будьте скромны, как овечка,
Смейтесь без тревог,
Но от желчного словечка
Сохрани вас бог!..
Без насмешки, без иголок,
Весело для всех,
Смейтесь так, чтоб не был колок
Безобидный смех;
Чтоб ребенок в колыбели
Улыбнуться мог...
От иной гражданской цели
Сохрани вас бог!..
Смейтесь... ну хоть над природой -
Ей ведь нет вреда,
Над визитами, над модой
Смейтесь, господа;
Над ездой в телеге тряской
Средь больших дорог...
От знакомства с свистопляской
Сохрани вас бог!..
Пойте песнь о стройном фронте,
О ханже, хлыще,
Только личностей не троньте,
Смейтесь - вообще...
И от кар, от обличений
Вдоль и поперек,
От новейших всех учений -
Сохрани вас бог!..
|
* * *
Я, обожая панну Лизу,
Меж двух огней попал, как в ад:
Любовь - влечет меня на мызу,
Долг службы - тянет на парад.
О панна! вы меня зовете,
Я - подлетел бы к вам к крыльцу,
Но - служба ждет... (Фельдфебель, роте
Вели сбираться на плацу.)
Любовью вся душа объята,
В груди, как в бане, горячо.
(Команды слушайся, ребята!
Равняйся! смирно! на пле-чо!)
Дождусь ли с панной встречи новой!
Как сабля, блещет панны взгляд!..
(Штык на себя, эй ты, фланговый!
Зарубкин! подтяни приклад!)
Она теперь, наверно, дома
И приготовила мне грог...
(Учебным шагом в три приема!
Носок вытягивать, носок!)
От нежных ласк ее тупею,
Готов ягненком кротким лечь!..
(Пучков! - не чистил портупею!
За это буду больно сечь!)
Любовь и - подчиненье старшим!..
Нет, долг служебный верх берет!
(Равняйся! смирно! скорым маршем!
Глаза направо! грудь вперед!)
Довольно! Вижу я в окошке,
Платком мне панна машет там!
(Ребята, вольно! ружья в сошки
И расходитесь по домам.)
|
* * *
Жизнь наша вроде плац-парада;
И в зной, и в холод на ветру
Маршировать тем плацем надо,
Как на инспекторском смотру.
Как рекрут, выучись смиряться,
Но забегать не хлопочи:
Похвалят - крикни: "рад стараться!"
А не похвалят - промолчи.
Тебе прикажут - делай дело!
Терпи - вот лучший твой паек,
А в остальное время смело
Носок вытягивай, носок!..
|
НА УЛИЦЕ (ЧЕТЫРЕ МГНОВЕНИЯ)
Утро. Весь город от сна просыпается...
Люди рабочие всюду бегут.
Гул и движение... Кто-то ругается
И... непременно кого-нибудь бьют.
Полдень. Столица как будто наряднее,
Взад и вперед экипажи снуют...
Треск: на передних наехали задние
И... непременно кого-нибудь бьют.
Вечер. По улицам газ зажигается,
Речи свободней слетают, и кнут
Как-то живее в руке поднимается
И... непременно кого-нибудь бьют.
Ночь. Люди спят уже. Время приспело им
Кончить поденный свой труд,
Если же шаг мы по улице сделаем -
Там непременно кого-нибудь бьют.
|
* * *
От германского поэта
Перенять не в силах гений,
Могут наши стихотворцы
Брать размер его творений.
Пусть рифмует через строчку
Современный русский Гейне,
А в воде подобных песен
Можно плавать, как в бассейне.
Я стихом владею плохо,
Но - клянусь здесь перед всеми -
Напишу я тем размером
Каждый вечер по поэме,
Каждый вечер по поэме,
Без усидчивой работы,
Где сплетутся через строку
Вместе с рифмами остроты.
Начинающим поэтам
Я могу давать уроки,
Как писать стихотворенья
В незначительные сроки,
Как писать такие песни
(Изучил я ту науку),
Чтоб читатель был доволен
И редактор сжал вам руку.
Превосходная манера!..
Учит нас прием готовый
Вместо шляпы Циммермана
Надевать венок лавровый.
Я постиг отлично тайну,
Как писать оригинально:
Стих начну высокопарно,
А окончу - тривиально.
Запою я песню звездам,
Вспомню лилий, незабудок,
А потом замечу кстати,
Что расстроил я желудок.
Расскажу я в песне "к деве",
Как мои объятья жарки, -
И при этом ей напомню
Про горячие припарки.
Фимиам куря природе,
Я воскликну вдруг: о россы!
Все по улицам столицы
Курят нынче папиросы.
Заведу я речь о неграх,
О Жюль Симоне, Жюль Фавре,
А потом перескачу я
Хоть к своей кухарке Мавре.
Неожиданно сближая
Всевозможные предметы,
Я уверен - о читатель! -
Что талант найдешь во мне ты!..
А затем, чтоб журналисты
Поднесли мне лист похвальный,
Оскорблять я их не стану
Эпиграммою нахальной.
Мимоходом не надену
Я на них колпак дурацкий,
Чтоб они меня не звали
"Голью нравственной кабацкой".
Целый ряд живых событий
Обходя небрежно мимо,
Буду брать сюжет из мифов
Древней Аттики иль Рима.
И тогда согласным хором
Посреди журнальной свалки
Запоют мне песню славы
Все скворцы, стрижи и галки.
|
ЛУННАЯ НОЧЬ
Полночный мрак!.. Лишь лунным светом
В моей тюрьме озарена
С ночного неба, теплым летом,
Решетка узкого окна.
О, сколько раз, с ночного крова,
В иные дни, с закатом дня,
Вот так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
Я был дитя. Вскочив с кроватки,
Прижавшись к няне в поздний час,
Я слушал, словно в лихорадке,
О змей-горыныче рассказ.
Всё в страшной сказке было ново,
А в детской темно, нет огня...
И так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
Я помню ночь. Все в доме спали,
Лишь мы в аллее, милый друг,
Как дети, в трепете дрожали
За каждый шелест, каждый звук...
Руки пожатье... полуслово...
И, мягким светом осеня,
Вот так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
Осенний вечер. Тускло зала
Освещена, а впереди,
В гробу, в цветах она лежала,
Сложивши руки на груди.
В углу от горя рокового
Рыдал я, жизнь свою кляня,
И так же с неба голубого
Луна смотрела на меня.
Метель, сугробы... С диким воем
Кругом меня стонала степь.
Я шел закованный, с конвоем,
В ногах звучала мерно цепь.
Повсюду снег блестел, и снова,
Как будто путника виня,
Сквозь иней с неба голубого
Луна смотрела на меня.
Свидетель жизни неудачной,
Мне ненавистна ты, луна!..
Так не смотри в мой угол мрачный
Сквозь раму тусклого окна
И не буди того нескромно,
Что улеглось во мне давно...
Пусть лучше в небе будет темно,
Как на душе моей темно.
|
ДВОЕ
Я слушал беседу двух старцев в гостиной,
Мой бас превратился в дискант:
Один был действительный статский советник,
Другой - генерал-лейтенант.
Внимая речам их, забился я в угол
И дергал на галстуке бант...
Один был действительный статский советник,
Другой - генерал-лейтенант.
Профессор мой мудрый! Припомнил тебя я,
Но ты перед ними педант...
Один был действительный статский советник,
Другой - генерал-лейтенант.
Они порицали наш век развращенный,
"Что делать?", Прудона, Жорж Занд.
Один был действительный статский советник,
Другой - генерал-лейтенант.
И думал я, слушая старцев беседу:
Что, люди, ваш ум и талант?
Один был действительный статский советник,
Другой - генерал-лейтенант.
|
ШУТ
Его удел - смешить нас всех.
Блажен такой удел!..
Ведь в наши дни мы ценим смех -
Лишь только б он не ставил в грех
Нам наших собственных прорех
И наших темных дел.
Он шутит мило и легко...
Угрюмейший педант,
Ценя в нем юмор высоко,
С ним разопьет стакан клико,
О нем шепнув вам на ушко:
"Талант, большой талант!"
Едва он в комнату вошел,
Едва раскроет рот -
Веселья общего посол, -
Все гости покидают стол;
Смеется весь "прекрасный пол",
Смеется весь народ:
Смеется жирная вдова,
Смеется тощий франт;
Не смотрит барышня на льва
И может смех скрывать едва,
И все твердят одни слова:
"Талант, большой талант!"
Пусть у других в насмешке - яд,
Но он одним смешит:
Как две старухи говорят,
Как раз напился пьян солдат,
Купцы на ярмарке кутят,
А в этом нет обид.
Без соли весел и остер,
Мишенью для потех
Он изберет мужицкий спор,
Ничем нас не введет в задор -
И слышишь общий приговор:
"Вот настоящий смех!"
Зевают в клубе от статей
Угрюмого чтеца,
Глаза смыкает нам Морфей,
Но вышел клубный корифей -
И у старух и невских фей
Забились вдруг сердца...
Все чутко слушают рассказ,
Хотя столичный шут
Его читал уже сто раз...
Дрожит вся зала в этот час,
От смеха тухнет в люстре газ,
Перчатки дамы рвут...
Кутит богатый самодур -
И шут, в главе льстецов,
Всех забавляет чересчур -
И за дешевый каламбур
Он награжден визжаньем дур
И хохотом глупцов.
Без остановки круглый год
Кривляться он готов,
Смеша лакеев и господ
Дождем копеечных острот,
Не замечая в свой черед,
Что шут он из шутов.
Теперь шутам везде привет
За их бесценный дар
Шутить, хоть в шутках смысла нет...
- Молчи ж, озлобленный поэт!
Займет твой пост на много лет
Общественный фигляр...
Твои насмешки нас язвят
Сильнее клеветы...
Нам нужен смех на старый лад,
На жизнь веселый, светлый взгляд,
Нам нужен гаера наряд...
Да здравствуют шуты!..
|
* * *
На борзом коне воевода скакал
Домой с своим верным слугою;
Он три года ровно детей не видал,
Расстался с женой дорогою.
И в синюю даль он упорно глядит;
Глядит и вздыхает глубоко...
"Далеко ль еще?" - он слуге говорит.
Слуга отвечает: "Далеко!"
Уж стар воевода; скакать на коне,
Как прежде, он долго не может,
Но хочет узнать поскорей о жене,
Его нетерпение гложет.
Слуге говорит он: "Скачи ты вперед,
Узнай ты, всё ль дома здорово,
С коня не слезая, у самых ворот,
И мчись ко мне с весточкой снова".
И скачет без устали верный слуга...
Скорее ему доскакать бы...
Вот видит знакомой реки берега
И сад воеводской усадьбы.
Узнал обо всем он у барских ворот,
И вот как опущенный в воду
Печальные вести назад он везет,
И жалко ему воеводу.
"Ну, что?" - воевода скрывает свой вздох
И ждет. "Всё в усадьбе исправно, -
Слуга отвечает, - лишь только издох
Любимый ваш сокол недавно".
"Ах, бедный мой сокол! Он дорог был мне...
Какой же с ним грех приключился?"
- "Сидел он на вашем издохшем коне,
Съел падаль и с жизнью простился".
"Как, конь мой буланый? Неужели пал,
Но как же погиб он, мой боже!"
- "Когда под Николу ваш дом запылал,
Сгорел вместе с домом он тоже".
"Что слышу? Скажи мне, мой терем спален,
Мой терем, где рос я, женился?
Но как то случилось?" - "Да в день похорон
В усадьбе пожар приключился"...
"О, если тебе жизнь моя дорога,
Скажи мне как брату, как другу:
Кого ж хоронили?" - И молвил слуга:
"Покойную вашу супругу".
|
ПРАЗДНИЧНАЯ ДУМА
Христос воскрес! Я помню времена:
Мы этот день с волненьем невозвратным
Встречали кружкой доброго вина
И честным поцелуем троекратным.
Пылал румянец юношеских лиц,
В речах срывались искренность и сила,
И общее лобзанье свято было,
Как чистый поцелуй отроковиц.
Но шли года. Редел кружок наш тесный,
Жар юности в друзьях моих исчез,
И не с кем встретить праздник наш воскресный
И некому сказать: Христос воскрес!..
Христос воскрес! Напрасно ждать ответа...
Одних уж нет, другие далеко,
Среди снегов, где северное лето
Так сумрачно, так грустно-коротко.
К другим же, изменившим нам собратьям
Я только сожаленье сохраню
И грязным их циническим пожатьем
Своей руки теперь не оскверню.
Их воздух - заразительней больницы...
Скорей пойду я в степь иль в темный лес,
Где песнями ответят только птицы
На громкий мой привет: Христос воскрес!..
За всех, убитых пошлостью житейской,
Ничтожных честолюбцев, медных лбов,
За всех льстецов в сиятельной лакейской,
Забивших в грязь с усердием рабов
Их благородной молодости грезы
И честную, как молодость, любовь, -
Не раз во мне вскипала гневно кровь,
А на глазах навертывались слезы.
Круг бескорыстных, пламенных повес
Погиб в среде ничтожной и развратной,
И не с кем встретить праздник благодатный
И некому сказать: Христос воскрес!..
Как после битвы, в сказке древней, витязь
Меж трупами живых бойцов искал,
Я звал своих: "Кто жив еще? проснитесь!"
Но мне никто на зов не отвечал.
Лишь от бойцов, любимых мной когда-то,
В мой уголок неслось издалека
Шипящее проклятье ренегата
Иль купленный донос клеветника...
Никто связей с прошедшим уж не ценит,
И недоверчиво смотрю теперь вокруг:
Цинически предаст вчерашний друг,
И женщина любимая изменит.
Куда зовут наука и прогресс,
Никто нейдет... Напрасно ожиданье!..
И некому сказать: Христос воскрес!
И нет людей... Вкруг - мертвое молчанье.
Но, стойте... Чу! мы слышим детский крик:
Ведь это наши собственные дети;
Их лепет и ребяческий язык
Вещуют возрождение на свете.
Они растут близ вырытых могил,
Они детьми уж лучше нас по виду...
Признаем же всю немощь наших сил
И по себе отслужим панихиду...
А ты, под сводом северных небес
Растущее, иное поколенье, -
Прими в священный праздник воскресенья
Мой праздничный привет: Христос воскрес!
|
РЕНЕГАТ
По недовольной, кислой мине,
По безобидной воркотне,
По отвращенью к новизне
Мы узнаем тебя доныне,
Крикун сороковых годов!..
Когда-то, с смелостью нежданной,
Среди российских городов, -
Теоретически-гуманный,
Ты развивал перед толпой,
Из первой книжки иностранной,
Либерализм еще туманный,
Радикализм еще слепой.
Каратель крепостного ига,
Ты рабство презирал тогда,
Желал свободного труда;
Ты говорил красно, как книга,
О пользе гласного суда.
Предвестник лучшего удела,
Такую речь бросал ты в свет:
"И слово самое есть дело,
Когда у всех нас дела нет!.."
Глашатай будущей свободы,
Ты в дни печали и невзгод
Сидел у моря - ждал погоды
И нам указывал вперед.
Но вот пришло иное время,
Свободней стала наша речь,
И рабства тягостное бремя
Свалилось с крепких русских плеч.
Открытый суд с толпой "присяжных"
К нам перешел из чуждых стран;
Но сонм ораторов отважных
Вдруг отошел на задний план.
Защитник слабых, подневольных,
Переменив свой взгляд, свой вид,
Теперь в разряде "недовольных",
Порядки новые бранит.
Как промотавшийся повеса,
Смолк либеральный лицемер
В толпе друзей полупрогресса,
Полусвободы, полумер...
Движеньем новым сбитый с толку,
Везде чужой, где нужен труд,
Корит он прессу втихомолку
И порицает гласный суд;
Из-за угла и не без страха
Бросает камни в молодежь,
И оперетки Оффенбаха
В нем возбуждают злости дрожь.
Зато порой, по крайней мере,
Отводит душу он: готов
Отхлопать руки все в партере,
Когда дают "Говорунов".
О ренегаты! Вам укоров
Мы не пошлем... Казнить к чему ж
Давно расстриженных фразеров,
Сороковых годов кликуш!..
Их гнев и старческая злоба
Уже бессильны в наши дни, -
Так пусть у собственного гроба
Теперь беснуются они!
|
ИНТИМНАЯ БЕСЕДА
"Ваш начальник нрава, говорят, крутого?"
- "Тише, тише, тише! Что вы!.. Что за слухи!..
В мире человека не найти такого:
Добр и справедлив он, честное вам слово,
Он не только ближних, не обидит мухи".
- "Он в отставку подал..."
- "Да? Что ж вы молчите!
Лучше всех подарков весть такого сорта...
Коли правду точно вы узнать хотите -
Это человек был даже хуже черта,
И в его прошедшем есть такие пятна..."
- "Он свою отставку взял на днях обратно..."
- "Взял назад?.. А я-то... Впрочем, что ж такое:
Только ради шутки несколько легко я
Говорил о графе... Вот вам бог свидетель:
Наш начальник - общий друг и благодетель;
Мы души не чаем в нашем генерале!.."
- "Да вчера он умер. Разве вы не знали?"
- "Умер. Полно, так ли?.. Вы не лжете если,
Я готов издохнуть, сидя здесь на кресле,
Коль совру пред вами, да и врать к чему же? -
В мире человека не бывало хуже:
Зол, сварлив, развратен, и - того не скрою -
Жил он перед смертью с собственной сестрою, -
Но должна казаться для судебной власти
Смерть его, однако, истинной потерей:
Мне сказал недавно пристав нашей части,
Что замешан даже он в подделке серий".
|
ДВЕ СУДЬБЫ
Завидуя когда-то
Их счастью бесконечно,
Не мог я знать, конечно,
Что сгибнут без возврата
Они для света оба:
Она - под крышей гроба,
Оплакана чужими,
А он - под небесами
Такими... а какими,
Поймете вы и сами.
Сперва о них тужили,
Сперва их вспоминали,
Но новые печали,
Как тучи, плыли, плыли,
И скоро все забыли
Обоих их невольно...
И нас всех жизнь томила.
Летели дни за днями...
Ее взяла - могила,
Его взяла... Довольно!..
Досказывать как больно -
Поймете вы и сами.
|
ПРОБУЖДЕНИЕ
Зачем его мы разбудили?
Зачем обманывали мы?
В глубоком сне он, как в могиле,
Не отличал от света тьмы,
Любви от вечного гоненья,
Отвык желать и думать он
И тем был счастлив в сновиденьи,
Что наяву считал за сон,
И этот сон вы разогнали,
Вы разбудили бедняка
И вместо хлеба камень дали,
Когда дрожащая рука
За подаяньем потянулась.
Но берегитесь, чтобы в нем
Негодованье не проснулось,
Глаза не вспыхнули огнем;
Тогда, стряхнувши униженье,
Он сам себе не будет рад,
И те же самые каменья
На вас обратно полетят.
|
СМЕХ
Всегда неподкупен, велик
И страшен для всех без различья,
Смех честный - живой проводник
Прогресса, любви и величья.
Наивно-прямой, как дитя,
Как мать - многолюбящий, нежный,
Он мудрости учит шутя,
Смягчает удел безнадежный.
Струясь, как по камням вода,
Как чистый фонтан водоема,
Торжественный смех иногда
Доходит до грохота грома,
Сливаясь в густых облаках
В немолчное, грозное эхо,
И тот, кто забыл всякий страх,
Дрожал от подобного смеха.
Смиряя рыданья порыв
И гордую скорбь гражданина
Под маской шута затаив,
Запрятав под плащ арлекина,
Стремление к лучшей судьбе
Родит он в груди всего мира
И с гидрой пороков в борьбе
Сверкает и бьет, как секира;
Он сонную мысль шевелит
И будит во мраке глубоком:
Плясал вкруг ковчега Давид,
Но был и царем и пророком.
|
БЛУДНЫЕ ДЕТИ
Когда пред нами в образах поэта
Под серым небом бедных деревень
Встает народ, несущий ночь и день
Тяжелый крест, - до слез картина эта
Нас трогает... Дивит нас, сельский люд,
Порою доводя до умиленья,
Твое неистощимое терпенье,
Безропотность и бесконечный труд,
И сердце в нас становится моложе
От грустных нот певца, и наконец,
Отзывчивые нервы растревожа,
Мы сами плачем, как певец,
И чувствуем, что связаны судьбою
С тобой, народ, что кровна эта связь...
Потом, вполне довольные собою,
Чувствительностью собственной гордясь,
Как практики сухие по природе,
Среди забот и наших личных нужд
Позабываем скоро о народе,
Который нам на самом деле чужд.
Так блудный сын, усталый от разврата,
В минуту светлую, чтоб успокоить мать,
Клянется всем, что дорого и свято
Еще ему, иную жизнь начать;
Клянется на коленях он, с рыданьем -
Загладить прошлое бесславие и стыд...
Потом, очистив совесть покаяньем,
Опять на оргию полночную бежит.
|
КОРОЛЬ И ШУТ
Король негодует, то взад, то вперед
По зале пустынной шагая;
Как раненый зверь, он и мечет и рвет,
Суровые брови сдвигая.
Король негодует: "Что день, то беда!
Отвсюду зловещие вести.
Везде лихоимство, лесть, подкуп, вражда,
Ни в ком нет ни правды, ни чести...
Поджоги, убийства, разврат, грабежи,
Иуда сидит на Иуде..."
Король обратился к шуту: "О, скажи:
Куда делись честные люди?"
И шут засмеялся: "Ах ты, чудодей!
Очистив весь край понемногу,
Ты в ссылку отправил всех честных людей
И - сам поднимаешь тревогу!"
|
ПОВЕТРИЕ
Имея пломбу от Европы,
Нетрудно гением прослыть;
Всегда найдутся остолопы,
Чтоб приговор такой скрепить.
"Он человек великий!" - часто
Мы слышим их табунный крик.
Глупцы решили так, и - баста!
Он потому для них велик,
Что, на колени ставши, снизу
Вверх на него они глядят,
Но если рабскому капризу
Они служить не захотят,
То, вставши на ноги и просто
Взглянув, узнают в миг один,
Что незначительного роста
Их изумлявший господин.
Теперь же обратили в идол
Они его, плетут венки, -
Но аттестат единый выдал
Им, верно, сам он: "Дураки!"
|
|
|
