|
Пользовательского поиска
А.Н. МАЙКОВ
ВОСПОМИНАНИЕ
В забытой тетради забытое слово!
Я всё прожитое в нем вижу опять;
Но странно, неловко и мило мне снова
Во образе прежнем себя узнавать...
Так путник приходит чрез многие годы
Под кровли отеческой мирные своды.
Забор его дома травою оброс,
И привязи псов у крыльца позабыты;
Крапива в саду прорастает меж роз,
И ласточек гнезда над окнами свиты;
Но всё в тишине ему кажется вкруг -
Что жив еще встарь обитавший здесь дух.
|
ПРИЗЫВ
Уж утра свежее дыханье
В окно прохладой веет мне.
На озаренное созданье
Смотрю в волшебной тишине:
На главах смоляного бора,
Вдаля лежащего венцом,
Восток пурпуровым ковром
Зажгла стыдливая Аврора;
И, с блеском алым на водах,
Между рядами черных елей,
Залив почиет в берегах,
Как спит младенец в колыбели;
А там, вкруг холма, где шумит
По ветру мельница крылами,
Ручей алмазными водами
Вкруг яркой озими бежит...
Как темен свод дерев ветвистых!
Как зелен бархат луговой!
Как сладок дух от сосн смолистых
И от черемухи младой!
О други! в поле! Силой дивной
Мне утро грудь животворит...
Чу! в роще голос заунывный
Весенней иволги гремит!
|
ГОРНЫЙ КЛЮЧ
Откуда ты, о ключ подгорный,
Катишь звенящие струи?
Кто вызвал вас из бездны черной,
Вы, слезы чистые земли?
На горных главах луч палящий
Кору ль льдяную растопил?
Земли ль из сердца ключ шипящий
Истоки тайные пробил?
Откуда б ни был ты, но сладко
В твоих сверкающих зыбях
Дремать наяде иль украдкой
Свой лик купать в твоих водах;
Отрадно пастырям долины
У вод твоих в свой рог играть
И девам звонкие кувшины
В студеной влаге погружать.
Таков и ты, о стих поэта!
Откуда ты? и для кого?
Тебя кто вызвал в бездну света?
Кого ты ищешь средь него?
То тайно всем; но всем отрадно
Твоей гармонии внимать,
Любить твой строй, твой лепет складный,
В тебе усладу почерпать.
|
ЗИМНЕЕ УТРО
Морозит. Снег хрустит. Туманы над полями.
Из хижин ранний дым разносится клубами
В янтарном зареве пылающих небес.
В раздумий глядит на обнаженный лес,
На домы, крытые ковром младого снега,
На зеркало реки, застынувшей у брега,
Светила дневного кровавое ядро.
Отливом пурпурным блестит снегов сребро;
Иглистым инеем, как будто пухом белым,
Унизана кора по ветвям помертвелым.
Люблю я сквозь стекла блистательный узор
Картиной новою увеселять свой взор;
Люблю в тиши смотреть, как раннею порою
Деревня весело встречается с зимою:
Там по льду гладкому и скользкому реки
Свистят и искрятся визгливые коньки;
На лыжах зверолов спешит к лесам дремучим;
Там в хижине рыбак пред пламенем трескучим
Сухого хвороста худую сеть чинит,
И сладостно ему воспомнить прежний быт,
Взирая на стекло окованной пучины, -
Про зори утренни и клики лебедины,
Про бури ярые н волн мятежный взрыв,
И свой хранительный под ивами залив,
И про счастливый лов в часы безмолвной ночи,
Когда лишь месяца задумчивые очи
Проглянут, озлатят пучины спящей гладь
И светят рыбаку свой невод подымать.
|
МОЛИТВА БЕДУИНА
О солнце! твой щит вечным золотом блещет -
А море племен здесь клокочет и плещет...
Вдали от серебряных рек и ручьев,
Там бродит и гибнет в степи караван позабытый;
Напрасно ждут люди от вихрей песчаных защиты
Под грудью верблюдов и сенью шатров.
О солнце! накрой ты порфирой зеленой
Пустыни нагие; росой благовонной
Кокос наш, и финик, и пальму питай;
Смягчи серебро ты овнов белорунных Кедара;
Верблюдам дай силу идти средь безводья и жара;
Коням легкость ветра пустынного дай!
Самума от нас отврати ты заразы;
А к вечеру звезд сыпь на небе алмазы:
Пусть кроткий их блеск в сень радушных шатров
К нам путников степи ведет на ночлег издалёка!
И ярче лей пурпур и розы с златого востока
На люльки детей и гробницы отцов!
|
* * *
Зачем средь общего волнения и шума
Меня гнетет одна мучительная дума?
Зачем не радуюсь при общих кликах я?
Иль мира торжество не праздник для меня?..
Блажен, кто сохранил еще знаменованье
Обычаев отцов, их темного преданья,
Ответствовал слезой на пение псалма;
Кто, волей оторвав сомнения ума,
Святую Библию читает с умиленьем,
И, вняв церковный звон, в ночи, с благоговеньем,
С молитвою зажег пред образом святым
Свечу заветную, и плакал перед ним.
|
ПРИЗВАНИЕ
Шумя, на полных парусах,
Как на распущенных крылах,
Летел корабль, бесстрашно споря
С волнами девственного моря.
Казалось, чуждо было им
Досель неведомое бремя;
Спокойно венчанное темя
Они склоняли перед ним.
Был вечер. Палуба безмолвна:
Один пловец в плаще стоял
И взор на запад устремлял,
Где вечер гас, краснели волны.
Он видит - слева, между вод,
Громады скал. Их очерк странный
Ему знаком. В выси туманной
Из-за утесов восстает
Немая конная статуя,
Одета броней, со щитом,
И гордо каменным перстом
Ему на запад указуя.
Корабль летел, за водный склон
Зеленый остров погружался,
Тонули скалы, - только он,
Недвижный всадник, оставался,
На дальний запад обращен.
И понял странствователь света
Сокрытый смысл скалы немой:
То божий перст! не столп запрета!..
Вперед! за гаснущей зарей!
Ни безграничность синей дали,
Ни яд, ни ропота гроза,
Ни глубь, ни в гневе небеса
Его полет не устрашали.
Он плыл... И скоро, будто дым,
Под небом вечера златым
Открылись очерки утесов,
Под сенью пальм, в венце кокосов.
И пали ниц пловцы пред ним,
Познав в нем божьего пророка...
Что ж думал он, пловец высокий,
Когда на землю он взирал,
Молился и рукою смелой,
Во имя мудрой Изабеллы,
Кортесов знамя водружал?
Блажен, кто понял с колыбели
Свое призванье в жизни сей
И смело шел между зыбей
К пределу избранный цели;
Кто к ней всегда руководим
Единой мыслью неизменной,
Как Генуэзец, вдохновенный
Гранитным всадником своим!
|
НИЩИЙ
Джузеппе стар и дряхл; на площадях лежит
С утра до вечера, читает вслух каноны
И молит помощи он именем Мадонны;
И в тридцать лет себе, как то молва гласит,
Два дома выстроил, и третий кончит скоро,
Женил двух сыновей, и внучек любит страх.
На пышной лестнице старинного собора,
Красиво развалясь на мраморных плитах,
Картинно голову прикрыв лохмотьем старым,
Казалось, он заснул... А тут, в его ногах,
Сидела девочка. Под этим жгучим жаром -
С открытой шеею, с открытой головой,
С обрывком на плечах какой-то ткани грубой, -
Но - волосы, глаза - и точно перлы зубы -
И взгляд, поднявшийся на нас как бы с мольбой:
"_Его_ не разбудить". Худые ноги, руки -
Мурильо!.. Но старик Джузеппе не дремал:
Во всем величии отчаянья и муки
Он вдруг приподнялся и глухо простонал:
"Я три дня голодал"... Ресницы опустила
Невольно девочка - и точно охватила
Ее внезапная и жгучая тоска...
Она вся вспыхнула и что-то нам хотела,
Казалося, сказать - но говорить не смела
И - быстро спряталась в лохмотья старика...
|
ТИВОЛИ
Боже! как смотришь на эти лиловые горы,
Ярко-оранжевый запад и бледную синь на востоке,
Мраком покрытые виллы и рощи глубокой долины;
На этот город, прилепленный к горному склону,
Белые стены, покрытые плющем густым, кипарисы,
Лавры, шумящие воды, и там на скале, озаренный
Слабым сияньем зари, на колоннах изящных,
Маленький храмик Цибелы, алтарь и статуи, -
Грустно подумать, что там за горами, на полночь,
Люди живут и не знают ни гор в багряницах
Огненных зорь, ни широких кругом горизонтов!..
Больно; сжимается сердце и мысль... Но грустнее
Думать, что бродишь там в поле, богатом покосом,
В темных лесах, и ничто в этой бедной природе
Мысли твоей утомленной не скажет, как этой
Виллы обломки: "Здесь некогда, с чашей фалерна,
В мудрой беседе, за долгой трапезой с друзьями,
Туллий отыскивал тайны законов созданья";
Розы лепечут: "Венчали мы дев смуглолицых,
Сладко поющих Милета и Делоса дщерей,
Лирой и пляской своей потешавших Лукулла";
Воды: "Под наше паденье, под музыку нашу
Ямб и гекзаметр настроивал умный Гораций";
Гроты, во мраке которых шумят водопады:
"Здесь говорила устами природы Сивилла;
Жрец многодумный таинственно в лунные ночи
Слушал глаголы богини и после вещал их
Робкой толпе со ступеней Цибелина храма...
В недрах горы между тем собирались, как тени,
Ратники новыя веры, и раб и патриций;
Слышались странные звуки и чуждое пенье.
Будто Везувий, во мраке клокочущий лавой, -
И выходили потом, просветленные свыше,
В мир на мученье, с глаголом любви и смиренья..."
|
ДРЕВНИЙ РИМ
Я видел древний Рим: в развалине печальной
И храмы, и дворцы, поросшие травой,
И плиты гладкие старинной мостовой,
И колесниц следы под аркой триумфальной,
И в лунном сумраке, с гирляндою аркад,
Полуразбитые громады Колизея...
Здесь, посреди сих стен, где плющ растет, чернея,
На прахе Форума, где у телег стоят
Привязанные вкруг коринфской капители
Рогатые волы, - в смущеньи я читал
Всю летопись твою, о Рим, от колыбели,
И дух мой в сладостном восторге трепетал.
Как пастырь посреди пустыни одинокой
Находит на скале гиганта след глубокой,
В благоговении глядит, и, полн тревог,
Он мыслит: здесь прошел не человек, а бог, -
Сыны печальные бесцветных поколений,
Мы, сердцем мертвые, мы, нищие душой,
Считаем баснею мы век громадный твой
И школьных риторов созданием твой гений!..
Иные люди здесь, нам кажется, прошли
И врезали свой след нетленный на земли -
Великие в бедах, ив битве, и в сенате,
Великие в добре. Великие в разврате!
Ты пал, но пал, как жил... В падении своем
Ты тот же, как тогда, когда, храня свободу,
Под знаменем ее ты бросил кров и дом,
И кланялся сенат строптивому народу...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Таким же кончил ты... Пускай со всей вселенной
Пороков и злодейств неслыханных семья
За колесницею твоею позлащенной
Вползла в твой вечный град, как хитрая змея;
Пусть голос доблести уже толпы не движет;
Пускай Лициния она целует прах,
Пускай Лициний сам следы смиренно лижет
Сандалий Клавдия, бьет в грудь себя, в слезах
Пред статуей его пусть падает в молитве -
Да полный урожай полям он ниспошлет
И к пристани суда безвредно приведет:
Ты духу мощному, испытанному в битве,
Искал забвения... достойного тебя.
Нет, древней гордости в душе не истребя,
Старик своих сынов учил за чашей яду:
"Покуда молоды - плюща и винограду!
Дооблачных палат, танцовщиц и певиц!
И бешеных коней, и быстрых колесниц,
Позорищ ужаса, и крови, и мучений!
Взирая на скелет, поставленный на пир,
Вконец исчерпай всё, что может дать нам мир!
И, выпив весь фиал блаженств и наслаждений,
Чтоб жизненный свой путь достойно увенчать,
В борьбе со смертию испробуй духа силы,
И, вкруг созвав друзей, себе открывши жилы,
Учи вселенную, как должно умирать".
|
ПОСЛЕ БАЛА
Мне душно здесь! Ваш мир мне тесен!
Цветов мне надобно, цветов,
Веселых лиц, веселых песен,
Горячих споров, острых слов,
Где б был огонь и вдохновенье,
И беспорядок, и движенье,
Где б походило всё на бред,
Где б каждый был хоть миг - поэт!
А то - сберетеся вы чинно;
Гирлянды дам сидят в гостиной;
Забава их - хула и ложь;
Танцует в зале молодежь -
Девицы с уст улыбку гонят,
По лицам их не разберешь,
Тут веселятся иль хоронят...
Вы сами бьетесь в ералаш,
Чинопоклонствуете, лжете,
Торгуете и продаете -
И это праздник званый ваш!
Недаром, с бала исчезая
И в санки быстрые садясь,
Как будто силы оправляя,
Корнет кричит: "Пошел в танцкласс!"
А ваши дамы и девицы
Из-за кулис бросают взор
На пир разгульный модной львицы,
На золотой ее позор!
|
МАТЬ И ДОЧЬ
Опрятный домик... Сад с плодами...
Беседки, грядки, цветнички...
И всё возделывают сами
Мои соседи старички.
Они умеют достохвально
Соединить в своем быту
И романтизм сентиментальный,
И старых нравов простоту.
Полна высоких чувств святыней
И не растратив их в глуши,
Старушка верует и ныне
В любовь за гробом, в жизнь души.
Чужда событий чрезвычайных,
Вся жизнь ее полна была
Самопожертвований тайных
И угождений без числа.
Пучки цветов, венки сухие
Хранятся в комнате у ней,
Она святит в них дорогие
Воспоминанья прошлых дней.
Порою в спальню к дочке входит,
Рукою свечку заслоня,
Глядит и плачет... и приводит
Себе на память, день от дня,
Всё прожитое... Там всё ясно!
О чем же сетует она?
Иль в сердце дочери прекрасной
Она читает и сквозь сна?
Старушка мучится сомненьем,
Что чужд для дочки отчий кров;
Что дочь с упрямым озлобленьем
Глядит на ласки стариков;
Что в ней есть странная забота...
Отсталый лебедь - точно ждет
Свободной стан перелета,
И клик заслышит - и вспорхнет?..
Но не вспорхнет она на небо!
Уж демон века ей шептал,
Что жизнь - не мука ради хлеба,
Что красота есть капитал!..
Ей снится огненная зала...
Ей снятся тысячи очей,
За ней следящих в шуме бала,
Как за царицей бальных фей...
Полночный пир... шальные речи...
Бокалы вдребезги летят...
Покровы прочь! открыты плечи,
Язвит и жжет прекрасной взгляд, -
И перед нею на коленях
Толпа вельмож и богачей
В мольбах неистовых и пенях -
И сыплют золото пред ней!
Уйди, старушка!.. Бог во гневе
Шлет бич нам в детище твоем
За попеченье лишь о чреве,
И зло карает тем же злом!
Великолепные чертоги
Твою возлюбленную ждут;
К ней века денежные боги
На поклонение придут
И, осмеявшие стремленья
Любви мечтательной твоей,
Узнают жгучие мученья
В крови родившихся страстей!
И будут, млея в жажде страстной,
Искать божественной любви
Под этой маской вечно ясной,
Под этой грацией змеи!
Напрасно! нет!.. Один уж лопнет,
Другой пойдет открыто красть,
Острог за третьим дверь захлопнет,
Кто пулю в лоб... благая часть!
Одна владычица их мира -
Она лишь блеском залита...
Спокойный профиль... взгляд вампира...
И неподвижные уста...
|
ПРИДАНОЕ
По городу плач и стенанье...
Стучит гробовщик день и ночь...
Еще бы ему не работать!
Просватал красавицу дочь!
Сидит гробовщица за крепом
И шьет - а в глазах, как узор,
По черному так и мелькает
В цветах подвенечный убор.
И думает: "Справлю ж невесту,
Одену ее, что княжну, -
Княжон повидали мы вдоволь, -
На днях хоронили одну:
Всё розаны были на платье,
Почти под венцом померла,
Так, в брачком наряде, и клали
Во гроб-то... красотка была!
Оденем и Глашу не хуже,
А в церкви все свечи зажжем;
Подумают: графская свадьба!
Уж в грязь не ударим лицом!.."
Мечтает старушка - у двери ж
Звонок за звонком... "Ну, житье!
Заказов-то - господи боже!
Знать, Глашенька, счастье твое!"
|
РОЗЫ
Вся в розах - на груди, на легком платье белом,
На черных волосах, обвитых жемчугами, -
Она покоилась, назад движеньем смелым
Откинув голову с открытыми устами.
Сияло чудное лицо живым румянцем...
Остановился бал, и музыка молчала,
И - соблазнительным ошеломленный танцем,
Я, на другом конце блистательного зала,
С красавицею вдруг очами повстречался...
И - как и отчего, не знаю! - мне в мгновенье
Сорренто голубой залив нарисовался,
Пестумский красный храм в туманном отдаленье,
И вилла, сад и пир времен горацианских...
И по заливу вдруг, на золотой галере,
Плывет среди толпы невольниц африканских,
Вся в розах - Лидия, подобная Венере...
И что ж? Обманутый блистательной мечтою,
Почти с признанием очнулся я от грезы
У ног красавицы... Ах, вы всему виною,
О розы Пестума, классические розы!..
|
АСПАЗИЯ
Что скажут обо мне теперь мои друзья?
Владычица Афин, Периклова подруга.
Которую Сократ почтил названьем друга,
Как девочка, люблю, томлюсь и плачу я...
Всё позабыто - блеск, правленье, государство,
Дела, политики полезное коварство,
И даже самые лета... но, впрочем, нет!
У женщин для любви не существует лет;
Хоть, говорят, глупа последней страсти вспышка,
Пускай я женщина, а он еще мальчишка,
Но счастье ведь не в том, чтобы самой любить
И чувством пламенным сгорать и наслаждаться;
Нет, счастием его дышать и любоваться
И в нем неопытность к блаженству приучить...
А он - он чистое подобье полубога!..
Он робок, он стыдлив и даже дик немного,
Но сколько гордости в приподнятых губах,
И как краснеет он при ласковых словах!
Еще он очень юн: щека блестит атласом,
Но рано слышится в нем страсть повелевать,
И позы любит он героев принимать,
И детский голос свой всё хочет сделать басом.
На играх победив, он станет как Ахилл!
Но, побежденный, он еще мне больше мил:
Надвинет на чело колпак он свой фригийский
И, точно маленький Юпитер Олимпийский,
Глядит с презрением, хотя в душе гроза
И горькою слезой туманятся глаза...
О, как бы тут его прижать к горячей груди
И говорить: "Не плачь, не плачь, то злые люди..."
В ланиты, яркие румянцем вешних роз,
И в очи целовать, блестящие от слез.
Сквозь этих слез уста заставить улыбаться,
И вместе плакать с ним, и вместе с ним смеяться!
|
* * *
Боже мой! Вчера - ненастье,
А сегодня - что за день!
Солнце, птицы! Блеск и счастье!
Луг росист, цветет сирень...
А еще ты в сладкой лени
Спишь, малютка!.. О, постой!
Я пойду нарву сирени
Да холодною росой
Вдруг на сонную-то брызну...
То-то сладко будет мне
Победить в ней укоризну
Свежей вестью о весне!
|
* * *
Всё вокруг меня, как прежде -
Пестрота и блеск в долинах...
Лес опять тенист и зелен,
И шумит в его вершинах...
Отчего ж так сердце ноет,
И стремится, и болеет,
Неиспытанного просит
И о прожитом жалеет?
Не начать ведь жизнь сначала -
Даром сила растерялась,
Да и попусту растратишь
Ту, которая осталась...
А вокруг меня, как прежде,
Пестрота и блеск в долинах!
Лес опять тенист и зелен,
И шумит в его вершинах!..
|
ЖУРАВЛИ
От грустных дум очнувшись, очи
Я подымаю от земли:
В лазури темной к полуночи
Летят станицей журавли.
От криков их на небе дальнем
Как будто благовест идет, -
Привет лесам патриархальным,
Привет знакомым плесам вод!..
Здесь этих вод и лесу вволю,
На нивах сочное зерно...
Чего ж еще? ведь им на долю
Любить и мыслить не дано...
|
БОЛОТО
Я целый час болотом занялся.
Там белоус торчит, как щетка жесткий;
Там точно пруд зеленый разлился;
Лягушка, взгромоздясь, как на подмостки,
На старый пень, торчащий из воды,
На солнце нежится и дремлет... Белым
Пушком одеты тощие цветы;
Над ними мошки вьются роем целым;
Лишь незабудок сочных бирюза
Кругом глядит умильно мне в глаза,
Да оживляют бедный мир болотный
Порханье белой бабочки залетной
И хлопоты стрекозок голубых
Вокруг тростинок тощих и сухих.
Ах! прелесть есть и в этом запустенье!..
А были дни, мое воображенье
Пленял лишь вид подобных тучам гор,
Небес глубоких праздничный простор,
Монастыри, да белых вилл ограда
Под зеленью плюща и винограда...
Или луны торжественный восход
Между колонн руины молчаливой,
Над серебром с горы падущих вод...
Мне в чудные гармоний переливы
Слагался рев катящихся зыбей;
В какой-то мир вводил он безграничный,
Где я робел душою непривычной
И радостно присутствие людей
Вдруг ощущал, сквозь этот гул упорный,
По погремушкам вьючных лошадей,
Тропинкою спускающихся горной...
И вот - теперь такою же мечтой
Душа полна, как и в былые годы,
И так же здесь заманчиво со мной
Беседует таинственность природы.
|
ЛАСТОЧКИ
Мой сад с каждым днем увядает;
Помят он, поломан и пуст,
Хоть пышно еще доцветает
Настурций в нем огненный куст...
Мне грустно! Меня раздражает
И солнца осеннего блеск,
И лист, что с березы спадает,
И поздних кузнечиков треск.
Взгляну ль по привычке под крышу -
Пустое гнездо над окном:
В нем ласточек речи не слышу,
Солома обветрилась в нем...
А помню я, как хлопотали
Две ласточки, строя его!
Как прутики глиной скрепляли
И пуху таскали в него!
Как весел был труд их, как ловок!
Как любо им было, когда
Пять маленьких, быстрых головок
Выглядывать стали с гнезда!
И целый-то день говоруньи,
Как дети, вели разговор...
Потом полетели, летуньи!
Я мало их видел с тех пор!
И вот - их гнездо одиноко!
Они уж в иной стороне -
Далёко, далёко, далёко...
О, если бы крылья и мне!
|
* * *
И город вот опять! Опять сияет бал,
И полн жужжания, как улей, светлый зал!
Вот люди, вот та жизнь, в которой обновлены!
Я почерпнуть рвался из сельской тишины...
Но, боже! как они ничтожны и смешны!
Какой в них жалкий вид тоски и принужденья!
И слушаю я их... Душа моя скорбит!
Под общий уровень ей подогнуться трудно;
А резвая мечта опять меня манит
В пустыни божий из сей пустыни людной...
И неба синего раздолье вижу я,
И жаворонок в нем звенит на полной воле,
А колокольчиков бесчисленных семья
По ветру зыблется в необозримом поле...
То речка чудится, осыпавшийся скат,
С которого торчит корней мохнатых ряд
От леса, наверху разросшегося дико.
Чу! шорох - я смотрю: вокруг гнилого пня,
Над муравейником, алеет земляника,
И ветки спелые манят к себе меня...
Но вижу - разобрав тростник сухой и тонкий,
К пурпурным ягодам две бледные ручонки
Тихонько тянутся... как легкий, резвый сон,
Головка детская является, роняя
Густые локоны, сребристые как лен...
Одно движение - и нимфочка лесная,
Мгновенно оробев, малиновки быстрей,
Скрывается среди качнувшихся ветвей.
|
* * *
Точно голубь светлою весною,
Ты веселья нежного полна,
В первый раз, быть может, всей душою
Долго сжатой страсти предана...
И меж тем как, музыкою счастья
Упоен, хочу я в тишине
Этот миг, как луч среди ненастья,
Охватить душой своей вполне,
И молчу, чтоб не терять ни звука,
Что дрожат в сердцах у нас с тобой, -
Вижу вдруг - ты смолкла, в сердце мука,
И слеза струится за слезой.
На мольбы сказать мне, что проникло
В грудь твою, чем сердце сражено,
Говоришь: ты к счастью не привыкла
И страшит тебя - к добру ль оно?..
Ну, так что ж? Пусть снова идут грозы!
Солнце вновь вослед проглянет им,
И тогда страдания и слезы
Мы опять душой благословим.
|
* * *
Боже мой, какая нега
В этих палевых ночах!
Всё как будто замирает
В сладострастных, жарких снах!
На цветы посмотришь - право, -
Покраснеешь со стыда!
Как ласкаются, что шепчут
И что делают - беда!
Нет, домой скорей, мисс Мери!
На замок скорей балкон!
Прогоните дон-Пеппино...
Он отважен и влюблен...
В эту ночь как раз забудешь,
Что дозволено, что грех,
И в одну минуту сердце
Скажет вам: всё вздор и смех
|
* * *
Какое утро! Стихли громы,
Широко льется солнца луч,
Горят серебряные комы
За горы уходящих туч...
Какое утро!.. Море снова
Приемлет свой зеркальный вид,
Хотя вдоль лона голубого
Тяжелый вздох еще бежит;
И - след утихнувшего гнева -
Бурун вскипает здесь и там,
И слышен гул глухого рева
Вдоль по отвесным берегам...
Плыву я, счастьем тихим полный,
И мой гребец им дорожит:
Чуть-чуть по влаге, сам безмолвный,
Веслом сверкающим скользит...
Молчит - и лишь с улыбкой взглянет,
Когда на нас от берегов
Чуть слышным ветерком потянет
Благоухание цветов:
Как будто сильфов резвых стая,
Спрыгнув со скал, дыша теплом,
Помчалась, вся благоухая,
Купаться в воздухе морском...
|
* * *
Блестит салон княгини Зины,
Но в шумном говоре гостей -
Над мягкой красною фланелью
Сверкают иглы русских фей.
Но как пугливы эти феи!
От бурь войны они бегут:
Княгини Зины чемоданы
Лишь утра завтрашнего ждут!
|
* * *
Народный вождь вступает в город...
Всё ближе он... Всё громче крик...
И вот он сам, средь этих криков
От счастья тих... О, чудный миг!
К нему все рвутся, как на приступ;
Но вот дорвалася одна -
И уж с цветком из рук героя
Уходит, гордая, она!
О, сколько там, в стране туманов,
Средь вечных будничных тревог,
Напомнит Мери этот скромный,
С трудом доставшийся цветок -
И загорелый лик героя,
И пестрых волн народных плеск,
И вкруг на всем, с высот лазурных,
Луча полуденного блеск!
|
НОЧЬ НА ЖНИТВЕ
Густеет сумрак, и с полей
Уходят жницы... Уж умолк
Вдали и плач и смех детей,
Собачий лай и женский толк.
Ушел рабочий караван...
И тишина легла в полях!..
Как бесконечный ратный стан,
Кругом снопы стоят в копнах;
И задьшилася роса
На всем пространстве желтых нив,
И ночь взошла на небеса,
Тихонько звезды засветив.
Вот вышел месяц молодой...
Одно, прозрачное, как дым,
В пустыне неба голубой
Несется облачко пред ним:
Как будто кто-то неземной,
Под белой ризой и с венцом,
Над этой нивой трудовой
Стоит с серебряным серпом
И шлет в сверкании зарниц
Благословенье на поля:
Вознаградила б страду жниц
Их потом влажная земля.
|
НИВА
По ниве прохожу я узкою межой,
Поросшей кашкою и цепкой лебедой.
Куда ни оглянусь - повсюду рожь густая!
Иду, с трудом ее руками разбирая.
Мелькают и жужжат колосья предо мной
И колют мне лицо... Иду я наклоняясь,
Как будто бы от пчел тревожных отбиваясь,
Когда, перескочив чрез ивовый плетень,
Средь яблонь в пчельнике проходишь в ясный день.
О, божья благодать!.. О, как прилечь отрадно
В тени высокой ржи, где сыро и прохладно!
Заботы полные, колосья надо мной
Беседу важную ведут между собой.
Им внемля, вижу я: на всем полей просторе
И жницы, и жнецы, ныряя точно в море,
Уж вяжут весело тяжелые снопы;
Вон на заре стучат проворные цепы;
В амбарах воздух полн и розана, н меда;
Везде скрипят возы; средь шумного народа
На пристанях кули валятся; вдоль реки
Гуськом, как журавли, проходят бурлаки,
Нагнувши головы, плечами напирая
И длинной бичевой по влаге ударяя...
О боже! ты даешь для родины моей
Тепло и урожай, дары святые неба, -
Но, хлебом золотя простор ее полей,
Ей также, господи, духовного дай хлеба!
Уже над нивою, где мысли семена
Тобой насажены, повеяла весна,
И непогодами не сгубленные зерна
Пустили свежие ростки свои проворно, -
О, дай нам солнышка! Пошли ты ведра нам,
Чтоб вызрел их побег по тучным бороздам!
Чтоб нам, хоть опершись на внуков, стариками
Прийти на тучные их нивы подышать
И, позабыв, что мы их полили слезами,
Промолвить: "Господи! какая благодать!"
|
* * *
Показалась звезда на востоке.
Золотая звезда показалась.
Не звезда то была золотая,
То был ангел с златыми крылами,
Возвещал он в услышанье людям:
"Щеголяйте, пока еще время!
В многоцветные платья рядитесь!
Злато-серебро сыпьте, кидайте!
Красных дев ко груди прижимайте!
Наступает последнее время:
Похвалилася Смерть в преисподней,
Огород городить собралася;
Что в своем ли она огороде
Не дерев-кипарисов насадит,
А лихих молодцов-паликаров;
И не розанов вкруг их душистых, -
А румяных девиц, белогрудых;
Не гвоздик, не анютины глазки,
А малюток в куртинах посадит;
И натычет вокруг огорода -
Стариков и старух частоколом".
|
ПУШКИНУ
Русь сбирали и скрепляли
И ковали броню ей
Всех чинов и званий люди
Под рукой ее царей;
Люди божьи, проникая
В глушь и дикие места,
В дух народный насаждали
Образ чистого Христа...
Что ж взойдет на общей ниве?..
Русь уж многое дала,
В царство выросши под сенью
Византийского орла...
Что взойдет? Виссон и злато
Только мелких душ кумир!
Лишь созданья духа вечны,
Вечен в них живущий мир;
Не пройдут вовек победы
В светлом царстве красоты,
Звуки песен, полных правды
И сердечной чистоты...
Пушкин! ты в своих созданьях
Первый нам самим открыл,
Что таится в духе русском
Глубины и свежих сна!
Во всемирном Пантеоне
Твой уже воздвигся лик;
Уж тебя честит и славит
Всяк народ и всяк язык, -
Но, юнейшие в народах,
Мы, узнавшие себя
В первый раз в твоих твореньях,
Мы приветствуем тебя -
Нашу гордость - как задаток
Тех чудес, что, может быть,
Нам в расцвете нашем полном
Суждено еще явить!
|
|
|
